|
На сцене
Поэты и писатели —
Ведь так говорят.
Если поэты не писатели, то кто же?
Поэты — это поэзия,
Писатели — это проза.
В прозе может быть все,
И конечно же поэзия,
В поэзии — только поэзия.
Если верить афише
С изображением крылатой лиры,
Где среди струн красуется буква П, с лихой завитушкой,
Я должна не войти, а впорхнуть, —
И уж лучше босиком,
Чем в новых сапогах —
С топотом и скрипом,
Неуклюже заменяя ангела.
И лучше бы в длинном платье со шлейфом,
А стихи — не из сумочки, а из рукава,
В честь праздника и великого ликованья,
Под колокольный звон:
Бим бон! Бим бон!
А там на возвышении ждет меня магический столик
С позолоченными ножками,
А на нем закоптелый канделябр.
Отсюда вывод —
Я при свечах буду читать то,
Что печатала на обычной машинке,
Под самой обычной лампой,
Не заботясь заранее
Поэзия ли это,
И если да, то какая?
Та, что не терпит прозы,
Или та, что не терпят в прозе?
А впрочем, так ли важна разница,
Если замечаешь ее лишь в полумраке,
Глядя на занавес цвета бордо,
С лиловыми кистями.
Излишек
Открыли новую звезду,
Но это вовсе не значит, что в мире стало светлее
И наступил звездный час.
Звезда большая, но она далеко,
Так далеко, что кажется маленькой,
Гораздо меньше тех, что много меньше ее.
Этому можно было бы удивляться,
Если бы найти для удивления время.
Возраст звезды, масса звезды, звездная карта,
Все это пошло на защиту и скромный банкет
С бокалом вина — в кругу приобщенных к небу:
Астроном, его жена, родные, друзья.
Вольные шутки, довольные лица,
Разговоры — в основном на местные темы.
Дамы — болтая, грызут орешки.
Звезда конечно великолепна,
Но почему бы не выпить
За здоровье прекрасных дам,
Несравненно более нам близких?
Звезда не учетная, глядит со стороны
На моду, погоду, счет в матче,
На режимы, доходы, кризис ценностей.
На смены в правительстве и развитие бизнеса.
В зале заседаний
На полированной глади стола
Нет ее отражения.
Все дни жизни учтены без нее.
И к чему тогда спрашивать,
Под сколькими звездами человек родился
И под сколькими — через мгновение — умрет.
Новая.
— Покажи мне хотя бы, где она.
— Между краем бурой лохматой тучки
И веткой акации, вот тут, чуть левее.
— Ага, — говорю я.
Археология
Ну что же, бедный человек,
В области моей большой прогресс.
С тех пор, как ты назвал меня археологией,
Прошли тысячелетия.
Ни к чему мне больше
Каменные боги
И руины с четкими письменами.
Покажи мне что-нибудь, что было твоим,
А я скажу тебе кем был ты.
Крышку от чего-то,
Донышко от чего-то,
Частицу мотора, трубку кинескопа,
Кусочек провода, фалангу пальца
Можно меньше, еще меньше.
Метод,
Которого ты не знал,
Способен разбудить память
В бесчисленных стихиях Вселенной.
Следы крови остаются,
Ложь не тускнеет.
Обретают голос шифры документов.
Все яснее замыслы и сомненья.
Если я захочу
(А захочу ли я —
В этом ты не должен быть уверен),
Я загляну в горло твоему молчанию,
Узнаю, о чем ты думал.
Прочту в твоих глазницах,
Напомню тебе, не упустив ни слова,
Чего ты ждал в жизни — кроме смерти.
Покажи мне что-нибудь,
Что после тебя осталось,
А я соберу из этого — лес и автостраду,
Аэродром, подлость, нежность
И утраченный дом.
Покажи мне свой стишок,
И я скажу тебе, почему —
Он был написан ни раньше и ни позже.
Ах нет, ты меня не понял,
Забери эту смешную бумажку
С буквами.
Мне довольно будет
Горсти твоей земли
И давно забытого запаха гари.
Одежда
Снимаешь, снимаем, снимаете
плащи, пиджаки, рубашки, блузки
шерстяные, льняные, капроновые,
поролоновые, нейлоновые,
юбки, брюки, чулочки, носочки, белье;
кладем, вешаем, перебрасываем
через спинки кресел, крылья ширм;
пока что — говорит доктор — ничего страшного,
пожалуйста, оденьтесь, придите в себя,
отдохните, поезжайте на свежий воздух,
ну а там, в случае чего — вот рецепт,
пейте перед сном, после еды,
покажитесь месяца через три, через год, через полтора;
видишь, а ты думал, а мы боялись,
а вы предполагали, а он подозревал;
время одеваться, дрожащими пальцами завязывать
шнурки, застегивать пуговицы и кнопки,
затягивать молнии и пояски,
и вытаскивать из рукава, из сумочки, из кармана,
весь измятый — с цветочками,
в полоску, в клетку, в горошек, шарфик —
с неожиданно продленным сроком действия.
Дом великого человека
На мраморной доске надпись
Золотыми буквами:
Здесь жил, работал и умер великий человек,
Вот эти дорожки он посыпал гравием,
Эту скамейку — ее не трогать —
Сам смастерил из камня,
Осторожно — тут три ступеньки — и двери открыты.
Он не ошибся веком,
Родился, жил и умер все в том же старом доме,
Не в блочном,
В комнатах заставленных мебелью, но пустых,
В окружении незнакомых соседей,
На пятнадцатом этаже,
Куда трудно было бы ползти со школьной экскурсией.
В этом кабинете он размышлял,
В этом алькове спал,
А вот тут — принимал гостей.
Картины, кресло, письменный стол, трубка, глобус, флейта
Старенький коврик, застекленная веранда.
Здесь он обменивался поклонами с портным или сапожником
Что шили для него одежду.
Это так не похоже на фото в коробочках,
Засохшие авторучки в пластиковом стаканчике,
Белье из магазина, подстать шкафу из магазина,
Окно, откуда легче увидеть тучи, чем людей
Был ли он счастлив? А может — несчастлив?
Речь не о том:
Он мог довериться другу в письмах,
Не боясь, что по пути их вскроют,
Вел подробный, откровенный дневник,
Не опасаясь обыска и конфискации.
Больше всего тревожило его явление кометы,
Гибель мира была только в руках Бога.
Ему удалось умереть не в больнице,
За белой ширмой номер такой-то,
Рядом с ним был кто-то, кто запомнил
Его несвязный предсмертный лепет.
Кубок жизни он пил неспеша, не пролив ни капли.
Книги отдавал в переплет,
Не вычеркивал из блокнота имена умерших,
А деревья, которые сажал в саду, за домом,
Еще росли под старыми названиями
Juglans regia и quercus rubra,
И Ulmus и larix,
И fraxinus excelsior.
Дети эпохи
Как известно, все мы дети
Политической эпохи.
Все мое, твое иль ваше,
Все дела твои дневные,
Все дела твои ночные
Политическое дело.
Хочешь ты или не хочешь,
Но хранят надежно гены
Политическую память,
Тренируя интеллект.
И у кожи несомненно
Политический оттенок,
А в глазах твоих пылает
Политический задор.
И любое твое слово
С политическим звучаньем,
А в таинственном молчаньи
Политический укор.
Даже по лесу гуляя,
Шаг свой твердый не меняешь,
Словно под тобой платформа
Политических реформ.
И в стихах аполитичных
Политический аспект,
А на небе светит месяц
Подозрительный объект.
Быть или не быть? Вот вопрос.
Какой, дорогой?
Политический, само собой.
И не надо быть живым существом,
Чтобы изменить ход политики.
Можно быть комбикормом,
Бензином, соляркой,
Столом в зале заседаний,
Круглым или овальным.
О том, за каким из них
Удобней судить людей
Месяцами шли споры.
А тем временем
Умирали люди,
Гибли звери,
Горели леса,
Зарастали травой поля,
Как в глухие замшелые времена,
Куда менее склонные к политике.
Похороны
“Так неожиданно, кто мог подумать…”
“А все сигареты, вечная нервотрепка. Говорила ему…”
“Так понемножку. Спасибо”
“Вынь цветочки из целлофана”
“И брат от инфаркта… Наследственность”
“С такой бородой, я бы вас ни в жизнь не узнала”
“Сам виноват, вечно лез не в свое дело”
“Должен выступить новый шеф. Что-то его не видно”
“Казик в Варшаве, Тадек — за границей”
“Умница, одна ты догадалась захватить зонтик”
“Что толку, что он был самый способный”
“Комната проходная, Баська не согласится”
“Конечно он был прав, но это еще не значит…”
“Угадай, во сколько обошлось — с покраской дверей”
“Два желтка, ложка сахару”
“Нечего было лезть себе во вред”
“Только сиреневые — размеры курам на смех”
“Обращался пять раз, и ни одного ответа”
“Будь по-твоему, конечно, я бы мог, но ведь и ты…”
“Хорошо, хоть у нее были связи”
“Ну не знаю, может, кто из родни”
“Ксендз — вылитый Бельмондо”
“В этой части кладбища я еще не была”
“Как чуяла, снился мне неделю назад”
“А дочурка очень недурна”
“Все там будем”
“Опаздываю… Передайте вдове мои…”
“А на латыни звучало торжественней”
“Было, миновало…”
“До свиданья, пани”
“А может зайдем, пропустим по кружке?”
“Позвони, поболтаем”
“Третьим или девяткой”
“Я — туда”
“Нам — сюда”
Под аркой
Льет проливной дождь,
Скройтесь под аркой — куда вам деться,
Стихи для одного голоса,
Тайные восторги,
Таланты без применения,
Излишнее любопытство,
Грусть и тревоги местного масштаба,
Желание видеть вещи с шести сторон.
Реки бунтуют, выходят из берегов
Под аркой промельки теней и света
Причуды, узоры, смешные подробности,
Исключения из правил,
Забытые приметы,
Бесконечные переливы
Жемчужных и серых тонов,
Игра для игры
И слезы смеха.
Куда ни глянь, вода и горизонт во мгле,
Под аркой: планы на будущее,
Радость различий,
Новизна перемен,
Предчувствие лучшего,
Где выбор не вмещается
В одно из двух,
Застарелые укоры совести,
Время все обдумать
И вера, что это еще пригодится.
Если вспомнить о детях,
Которыми все мы остаемся,
У сказки должен быть хороший конец,
Вот и тут иной финал не подходит.
Пройдет дождь,
Утихнут волны,
Просветлеет небо,
Облака на нем
Станут такими,
Какими мы их видеть хотели:
Чуть ветреными и несерьезными
В своем сходстве
Со счастливыми,
Согретыми солнцем островами,
барашками,
подснежниками
и пеленками.
Ярмарка чудес
Привычное чудо —
То, что на свете столько привычных чудес.
Обычное чудо:
В ночной тишине лай
Невидимых псов.
Чудо одно из многих:
Маленькая, изящная тучка
Заслонила тяжелый диск луны.
Несколько чудес в одном —
Ива, отраженная в воде,
И то, что она от нас не слева, а справа
И то, что растет макушкой вниз,
Вовсе не касаясь дна,
Хотя у берега мелко.
Чудо, обещанное нам сегодня:
Слабый и умеренный ветер,
Во время бури — порывистый.
Первое встречное чудо:
Коровы на лугу.
Второе — ничуть не хуже,
Тот, а не другой сад,
Выросший из этих, а не других ростков.
Чудо без черного фрака и цилиндра —
Стайка вспорхнувших белых голубей.
Чудо, вот только — как его назовешь?
Солнце взошло сегодня в пять пятнадцать,
А зайдет ровно в двадцать два часа, одну минуту.
Незаметное, но достойное внимания чудо:
Пальцев у нас на руке меньше шести,
Но зато больше четырех.
Еще одно чудо — гляди на него во все глаза.
Наш необъятный мир.
И под конец еще одно чудо в придачу,
Как в придачу и все остальное,
То, что трудно себе представить,
Все же представить можно.
Возможности
Люблю кино.
Люблю кошек.
Люблю дубы над Вартой.
Люблю Диккенса больше чем Достоевского.
Люблю себя, уважающую людей,
Больше, чем восхваляющую человечество.
Люблю скорую помощь — в виде иголки с ниткой.
Люблю зеленый цвет.
Не люблю рассуждений, что всему виной наш разум.
Люблю исключения из правил.
Люблю утренние прогулки.
Люблю беседовать с врачами на посторонние темы.
Люблю старинные штриховые иллюстрации.
Люблю смешную привычку писать стихи
Больше, чем привычку не писать их вовсе.
В любви предпочитаю некруглые даты,
Чтобы отмечать их каждый день.
Люблю философов, которые ничего мне не обещают.
Люблю доброту, не лишенную дальновидности, больше чем безрассудную.
Люблю землю, когда на ней преобладает мир.
Люблю страны побежденные больше чем страны – победители.
Люблю сохранять собственный взгляд на вещи.
Люблю идеальный беспорядок больше идеального порядка.
Люблю сказки Гриммов больше газетных передовиц.
Люблю листья без цветов больше чем цветы без листьев.
Люблю собак с необрубленными хвостами.
Люблю светлые глаза, потому что у меня темные
Люблю старинные ящики.
Люблю еще многие вещи, которые тут не назвала,
Больше других тоже тут неназваных.
Люблю ноль в чистом виде, а не в упряжке с другими цифрами.
Люблю скромные сумерки больше, чем небо с яркими звездами.
Люблю постучать по дереву.
Не люблю допытываться, как долго еще и когда…
Люблю учесть заранее и такую истину,
Что у быта свои права.
Люди на мосту
Необычная это планета и странные на ней люди.
Не ладят со временем и признать его не хотят.
Думают, как бы избавиться от него похитрее.
Создают картинки — к примеру такую:
На первый взгляд — ничего особенного.
Видишь воду.
Видишь один из берегов.
Видишь лодку, с усилием плывущую против течения.
Над водой видишь мост и людей на мосту.
Люди прибавляют шагу,
Потому что из темной тучи
Вот-вот хлынет дождь.
Вся суть в том, что дальше ничего не происходит.
Туча не меняет ни формы, ни цвета,
Дождь не усилился, но и не прошел.
Лодка плывет, оставаясь все там же.
Люди на мосту бегут,
Не двигаясь с места.
Тут не обойтись без комментария.
Эта картинка вовсе не так невинна:
Время остановили,
Перестали считаться с его законами.
Лишили влияния на ход событий.
Обесценили и унизили.
Некий бунтарь — Хирошиге Утагава,
(Впрочем, давно умерший в положенный ему срок)
Своими приемами
Заставил время остановиться,
Оно споткнулось и упало.
Может, это просто глупая шутка,
Выходка в масштабе не более двух галактик,
Но на всякий случай все же расскажем,
Что происходит дальше.
Считается хорошим тоном,
Храня традиции поколений,
Восхищаться подобным шедевром
Но встречаются люди, которым и этого мало.
Они даже слышат шум дождя,
Чувствуют холодок дождевых капель,
Пробегающих по плечам и спине,
Смотрят на мост и людей словно бы на самих себя,
Все с тем же бегом на месте,
По дороге — без конца, вечно требующей движенья,
И самонадеянно полагают,
Что так оно и должно быть.
Вокзал
Мой неприезд в город Н
Состоялся минута в минуту.
Ты был упрежден
Неотправленным мною письмом.
И успел не придти
В назначенное время.
Поезд прибыл на третий путь.
На платформу высыпал народ.
Мое отсутствие в толпе
Ни на чем не сказалось.
Стайка женщин, спеша,
Заменила меня
В общей спешке.
Кто-то мне незнакомый
Подбежал к одной из них,
Но был узнан ею мгновенно.
Они обменялись не нашим поцелуем,
Тем временем пропала не моя сумка.
Вокзал города Н
Успешно сдал экзамен
На объективную реальность.
Целое осталось на месте.
Частности направились к выходу,
Соблюдая порядок.
И даже состоялось
Назначенное свидание.
Где-то там, за пределами
Бытия.
В позабытом раю
Полуправды.
Где-то там.
Где-то там.
За далекой далью.
Счастливая любовь
Счастливая любовь. Разве это нормально?
Кому это нужно, важно или полезно?
И нужны ли свету двое влюбленных,
Если они не видят света?
Возвеличили друг друга без особых на то заслуг,
Двое из толпы, таких на пятачок пучок,
Но уверены, что это награда
За что? — Неизвестно.
Луч пришел из пустоты,
Упал на них, а не на других,
Вопреки справедливости? Да.
Не считаясь с мнением общества?
Нарушая строгие законы и правила?
Не считаясь и нарушая.
Вы только гляньте на эту парочку!
Хоть бы притворились немного,
Своим унылым видом утешив друзей!
А как они смеются — слушать противно!
И говорят на каком-то своем языке.
А их вечные церемонии, жеманство,
Постоянство, преданность друг другу.
Это уже похоже на сговор
За спиною у человечества.
Трудно представить, чем все это кончилось,
Если бы их примеру последовали другие!
Что сталось бы с поэзией и религией,
И какие истины были бы преданы забвению!
Кто бы захотел остаться в этом кругу.
Счастливая любовь. Так ли это необходимо?
Здравый смысл велит о ней молчать,
Как и о прочих скандалах в Высших Сферах Жизни.
Славные детки родятся без ее участия.
Ей не пополнить населения.
Встречается очень редко.
Пусть люди, не знавшие счастливой любви,
Верят, что ее не бывает.
Так легче им будет жить и умирать спокойней.
Благодарность
Я благодарна тем,
Кого никогда не любила.
За легкость, с которой готова принять,
Что кто-то другой им ближе,
За радость, что мне не бывать
Волчицей для их овечек.
Покойно с ними,
Удобно с ними.
А такого любовь
Принять не захочет
И подарить не сумеет.
Не жду их, бегая от окна к дверям.
Терпеливая почти как солнечные часы,
Понимаю то, чего любовь не поймет,
Прощаю все, чего бы она
Вовек не простила.
От встречи до письма
Проходит не вечность,
А всего лишь несколько дней или недель.
Поездки с ними всегда удачны.
Замки, музеи, концерты
Неизменно великолепны,
Четкость пейзажа радует глаз.
А когда разлучат нас
Семь гор и семь рек,
Эти горы и реки
Мы всегда отыщем на карте.
Их заслуга, что живу я в трех измереньях —
В пространстве, свободном от лирики и риторики,
С настоящим — подвижным горизонтом.
Сами не ведают, сколько приносят в пустых руках.
«Им я ничего не должна» —
Сказала бы любовь,
Закрывая тему.
Яблонька
В майском раю, под яблонькой юной,
Что дрожит от смеха, цветы роняя,
Под той, что не ведает ни добра, ни зла,
И только машет на это ветвями.
Под ничейной — любой скажет о ней — моя.
Под той, что предчувствует только тяжесть плодов,
Не знает, где она, в каком краю, какой нынче год,
Как зовется эта планета.
Под той, что мне не родня, ни в чем мы не схожи,
Ни испугать, ни утешить не в силах,
Под равнодушной, что б ни случилось,
Но в каждом листочке терпенье.
Под непослушной, может мне снилась,
А может, приснилось все — кроме нее,
Совсем простое — простецкое,
Побыть еще, не спешить домой,
Домой лишь узники мечтают вернуться.
Женский портрет
Предстоит выбор:
Меняться самой, лишь бы ничего не менялось.
Это легко, очень трудно, невозможно, рискнуть стоит.
Глаза у нее, если надо, то голубые, то серые,
Черные, веселые и — без повода — полные слез.
Спит с ним, как чужая, как единственная на свете,
Родит ему четверых, одного, не родит вовсе.
Наивная, но даст толковый совет.
Слабая, но потянет.
Потеряла голову? Всего на минутку.
Читает Ясперса и женские журналы.
Не знает, для чего этот винтик, но построит мост.
Молодая, как всегда молодая, все еще молодая.
В руках у нее воробушек со сломанным крылом,
Деньги свои кровные для путешествий в дальние страны,
Дощечка для мяса и рюмка зубровки.
Куда она так спешит? Устала, наверное…
Нет, ничуть, немножко, ужасно, пустяки.
Может, любит его, а может, стоит на своем.
В горе и в радости, с божьей помощью.
День рожденья
Сколько света — со всех концов света.
Восходы, закаты и море, и зори,
Орлицы и львицы, орёл и орех…
Но где же здесь место найду я для всех?
И кущи, и пущи, зеленые чащи,
Орешник, малинник, валежник хрустящий,
И сосны, и ели, колючки и шишки…
Спасибо, спасибо, но это уж слишком!
Не знаю, как быть мне с изюбром и зеброй,
Где лучше устроить колибри и тигра,
В каком кувшине я упрячу заботы,
И шелест, и шорох, и лепет и топот.
Что делать я буду с серебряным кубком?
Спешат ко мне в гости и ландыш, и любка,
И под собою не чувствуя ног,
Сороконожка и осьминог.
А с ними, а с ними, какая удача,
Мой друг земноводный
По лужам прискачет…
Хоть ценник со звезд сорван чьей-то рукою,
Я знаю, что дара такого не стою.
Мне солнце и утром, и вечером светит,
Но я ненадолго на этой планете.
Всего только миг на земле я пробуду.
Кого-то не встречу, о ком-то забуду.
Анютины глазки в пути растеряю,
И все ли потери свои сосчитаю…
Но жаль лепестков мне, и листиков жалко,
Того, кто отважно, на тоненькой ножке,
Стоит одинокий и грустный немножко.
Авторский вечер
Муза, не быть боксером
Значит — вообще не быть.
Там от восторга
Публика начинает выть.
А здесь — человек двенадцать в зале.
Половина — родня:
Скорей бы уже начинали.
На улице дождь.
Муза — чего ты ждешь?
Женщины в такой вот
Пасмурный вечер
Охотно падают в обморок
У самого ринга
Во время боксерского поединка.
Там дантовских сцен изобилье,
И даже не нужен Вергилий
Для вдохновенья… О Муза!
Быть не боксером, а поэтом
Тоже драма.
Вместо мускулатуры
Демонстрировать свету
Школьную программу.
Внеклассное чтение.
Хватит, пожалуй, на час.
О Муза! О Пегас!
Небесная лошадка!
Старичок в первом рядочке
Дремлет сладко,
Видит приятный сон.
Жена покойница встала,
Жарит пончики
На крохотном огонечке,
А то подгорят…
Приступаем к чтению, Муза.
Классик
Комья черной земли — и жизни как не бывало.
Музыка освободится от обстоятельств.
Стихнет кашель маэстро над менуэтом.
Сорваны будут горчичники,
Бросят в огонь пыльный и вшивый парик,
С кружевных манжет исчезнут следы чернил.
Башмаки отправят на свалку,
Свидетель такой неудобен.
Скрипку себе заберет ученик бездарный,
Вынуты будут из нот счета мясника,
Матери бедной письма сгодятся мышам на ужин.
Угаснет незадавшаяся любовь,
Из глаз не польются слезы.
Розовый бантик понравится дочке соседа.
Времена, слава Богу, еще не испорчены романтизмом.
Все, что не стало квартетом — сбросят — как пятое, на пол.
Все, что не стало квинтетом, смахнут как шестое.
И если это не хор сорока ангелочков,
Музыка смолкнет как собачий лай и икота жандарма.
С окна заберут вазон с алоэ,
Блюдце с мушиным ядом, баночку с кремом.
И откроется вид — да еще какой!
Вы увидите сад. Его не было здесь никогда.
Ну а теперь, — слушайте, смертные, слушайте,
Удивляясь, ловите каждую ноту.
О вдохновенные, удивленные смертные, —
Слушайте, все, кто слышит, обратясь в слух.
Незаконченный рассказ
К рождению ребенка мир никогда не готов.
Наши суда еще не вернулись из Виндляндии.
Еще предстоит нам путь на Сен-Готар.
Надо сбить со следа охрану в пустыне Тор,
По каналам пробиться к центру,
Попасть на прием к королю Харальду Оселке,
Дождаться отставки министра Фуше.
И лишь в Акапулько начнем все сначала.
Исчерпан запас перевязочных средств.
Спичек, аргументов, тумаков и воды.
Не хватает грузовиков и поддержки Мингов.
Нашим старым конем не подкупить шерифа.
Ждем не дождемся вестей от тех, кто попал в ясыр.
Ищем зимнюю пещеру
И кого-то кто бы понимал язык харари.
Не знаем, есть ли наши люди в Нинивии,
Какие условия ставит нам его Преосвященство,
И чьи фамилии еще хранятся в ящиках Берии.
Говорят, что Карл Лысый двинется на заре.
В этой ситуации постараемся смягчить Хеопса.
Обратимся сами, сменим веру,
Притворимся, что дружим с дожем
И ничем не связаны с племенем Квабе.
Ну что ж, пора развести костры,
Вызвать депешей бабушку из Забежова.
Развязать узлы на ремнях юрты.
Дай Бог, чтобы роды были легкими
И малыш рос здоровым.
Пусть порою он будет счастлив
И научится прыгать через пропасть.
Пусть сердце его привыкнет к терпению,
А разум не дремлет и смотрит в даль
Но не так далеко, чтоб увидеть будущее.
На этот дар
Поскупитесь, силы небесные.
| 
